Глава 13
ОТВЕТ

Человеческие действия и поступки стоит взвешивать не с точки зрения материальной выгоды, а с точки зрения времени, которое они пожирают.
Сарданапал Черноморов

Активная личность отличается от гиперактивной в основном степенью беспокойства своих ручек. Когда Таня и Ванька прилетели на подмосковное поле, то гораздо раньше Ягуна и драконов увидели большой костер, плясавший на подмороженной земле огненной запятой.
Когда пылесос и контрабас опустились на поле, играющий комментатор как раз, пыхтя, подтаскивал к огню толстую ветку. Молодые драконы крутились возле огня, поочередно засовывая в него морды.
– А ну фу! Пошли отсюда! – орал на них Ягун, швыряя в них палками и снежками.
– Чего ты взбесился?
– Кто, я? Да они мне два раза уже весь костер расчихали! А этот, Пепельный, самый из них гад! Только притащишь пень какой-нибудь, а он дохнет на него – и раз! – головешки одни. Сидит и скалится. А ну уйти, морда! Русским языком тебе сказано!
Радостная, полная жизни «морда» на мгновение отодвигалась, после чего вновь лезла в костер.
Не слушая Ягуна, Таня бросилась к Гоярыну и стала обнимать его шею. Гоярын благодушно щурился и высовывал раздвоенный язык. В отличие от своих сыновей, старый дракон вел себя уравновешенно. Не носился, не хлопал крыльями, не забавлялся, замыкая мордой провода электропередач.
– Хороший мальчик… умный мальчик… – повторяла Таня, лаская Гоярына.
К ее ласкам «умный мальчик» относился довольно спокойно. Чешуя дракона отличается большой прочностью и низкой чувствительностью. Чтобы дракон ощутил что-нибудь, надо либо гладить его рубанком, либо касаться ладонью ноздрей и осторожно дуть в глаза.
Именно этот второй путь Таня и выбрала.
– Пособие по глажке драконов. Для глажки драконов требуются: а) впечатлительная девица; б) замученный этой девицей дракон. Перед глажкой дракона рекомендуется как следует зафиксировать! – весело сказал Ягун.
Вскоре они уже мчались к Тибидохсу. Первым, разбрызгивая искры из трубы, летел Ягун, пытавшийся установить новый рекорд дальнего перелета. За этим беспокойным типом увязались горячие молодые драконы, которых он ухитрялся на лету дразнить. Потом Гоярын, Тангро и, наконец, в хвосте – Таня и Ванька.
– Вы последние! Вы последние! – в серебряный рупор комментатора орал Ягун.
– Не говори «последние». Говори «замыкающие», – поправила Таня, которой не хотелось сейчас лететь быстро.
– Ага. И не говори «дурак». Говори: «Человек труднопостижимого развития ума», – сказал Ягун.
Для отдыха они остановились лишь однажды, перед океаном. Ванька достал обрывок скатерти самобранки, у которого можно было добиться только каши и малосольных огурцов. Ягун поморщился и замотал головой.
– Ты же говорил, что любишь огурцы? – удивился Ванька.
– Вот именно. Люблю. Как же я могу их есть?
– Че-е-го? – не поняла Таня.
– Ну вот ты же любишь Ваньку? Ты же его не ешь! А тут огурцы! Не чувствуешь некое сходство? Как вообще можно есть то, что ты любишь?
– Ягун! Ты перегрелся!
У играющего комментатора нашлась своя версия.
– Скорее уж отморозился, – сказал он.
В Тибидохсе их уже ждали, хотя прибыли они на рассвете, когда небо только-только начинало розоветь в той части горизонта, где из океана должно было выплыть солнце.
Еще издали Таня увидела на стенах несколько маленьких фигур, в которых зоркий Ягун определил Медузию, Сарданапала, Ягге, Поклепа и Соловья.
– О, Соловей-то как драконам рад! Разве только не прыгает! – прокомментировал он.
– С чего ты решил? Он же спокойно стоит, – спросила Таня.
– Это смотря с чем сравнивать! Если черепаха совершает три движения в минуту, значит, она психует! – заявил играющий комментатор, а в следующий миг слетел с пылесоса от молодецкого свиста.
– А вот подзеркаливать нечестно, Соловей Одихматьевич! Я, может, не всерьез гадости говорил, а в совещательном порядке! – завопил он, выныривая из сугроба.
Компания разделилась. Пока Ягун выкарабкивался из сугроба и, охая, искал пылесос, Ванька и присоединившийся к нему Соловей полетели к ангарам, увлекая за собой драконов. Таня же опустилась на стену рядом с Медузией и Сарданапалом.
Сарданапал повел Таню к себе в кабинет. Впереди, не по-женски решительно, шагала доцент Горгонова. Копна ее волос шевелилась в такт шагам. Крайние пряди едва слышно шипели. Для тех, кто хорошо знал ее, это было верным признаком, что Медузия не в духе.
– Как сфинкс? – спросила Таня.
– Прекрасно. Замечательный аппетит. Чудесное самочувствие! Вы об этом хотели узнать, аспирантка Гроттер? – с иронией отвечала Медузия.
Таня пожалела, что вообще открыла рот. Горгона она Горгона и есть, хотя, конечно, и Медузия.
Таня любила кабинет главы Тибидохса. Все здесь дышало неизменностью. Клетка с запертыми черномагическими книгами, скрипучее кресло, маленький золотой сфинкс на двери. Слушая Таню, академик довольно кивал, улыбаясь в усы.
– Полная бессмыслица! Особенно про некромага и про Ваньку! – не выдержав его улыбчивого благодушия, брякнула Таня.
– Ну это-то как раз прозрачнее не бывает. На вашем месте я сделала бы выводы, аспирантка Гроттер, тем более что последние два ответа нас абсолютно не касаются, – ледяным тоном произнесла доцент Горгонова.
Таня вздрогнула и обернулась. Медузия, о которой она забыла, стояла за ее спиной, переставляя в шкафу книги.
– А кого касаются? – растерялась Таня.
Академик примирительно улыбнулся доценту Горгоновой.
– Меди! Я думаю, общая картина нам ясна. Имя «Ванька» в ответах повторяется дважды, и как минимум один раз это нас затрагивает. Позови, пожалуйста, ко мне Ваньку, если тебе это несложно! – попросил он.
– Мне это сложно, но я это сделаю, – холодно отвечала Медузия.
– Как ответ может быть связан с Ванькой? – спросила Таня, когда доцент Горгонова выплыла из кабинета с гордостью покидающей порт испанской каравеллы. – Хотите сказать, если мы скажем сфинксу «Ванька», он уйдет?
– Нет, разумеется! В звучании слова «Ванька» нет абсолютно ничего рокового! Даже если мы соберемся всем Тибидохсом и произнесем «Ванька» все разом, пригласив поручика Ржевского в качестве руководителя хора, то сфинкса этим не изгоним, разве что своими воплями вдавим серные пробки так глубоко ему в мозг, что они встретятся, – сказал Сарданапал.
Он подошел к висевшему на стене календарю и тщательно, точно ребенок, касаясь пальцем каждого числа, пересчитал даты.
– У нас ровно пять дней, чтобы подготовить Ваньку ко всем возможным случайностям.
– Вы серьезно?
– Гм-гм… Хвастать не стану, но когда-то мне удалось за две недели вырастить элитный спецназ из горшечной группы детского сада, – проговорил академик самодовольно.
– Разве Ваньке придется сражаться?
– Без сомнения. Но вот какие формы приобретет это сражение, сказать сложно, – произнес Сарданапал.
Таня вздохнула. Идея академика казалась ей далеко не блестящей. Так уж устроен человек, что, когда припечет, он способен скорее поверить вызвоненному из телефонного справочника герою, которого никогда прежде не видел и знает только его часовые расценки за совершение различных геройств, чем кому-то из близких и хорошо известных людей. Проклятое сомнение, когда же ты прекратишь ползать по миру?
– Вы уверены, что Ванька справится? – спросила Таня.
– Уверенность – это такой маленький, почти крошечный кусочек веры, а вера творит чудеса, – отвечал академик.
Он задумчиво взял со стола гребень и стал расчесывать бороду. Тане почудилось, что борода замурлыкала от удовольствия, хотя никаких очевидных звуков она не издавала, а лишь выгибалась, и по ней пробегали серебристые волны. Тане вспомнилось, что однажды на втором курсе Ягун нашел в аудитории после лекции волос академика, ради эксперимента разорвал его на три части и произнес: «Трух-тибидох!» Рвануло так, что в аудитории не осталось ни одного целого стекла, а сам Ягун заикался две недели. Бороды волшебников не переносят насмешек.
«Если последние два ответа не нужны Медузии, то они касаются меня. Вот почему Сарданапал настоял, чтобы полетела именно я», – внезапно поняла Таня.
При всей важности открытие Таню не потрясло. Оно лишь подтвердило то, о чем Таня и сама уже думала.
* * *
Для Ваньки начались тяжелые дни. С утра и до вечера он был занят то с академиком, то с Медузией, то с ними обоими. Как-то Таня и Ягун попытались пробиться к Ваньке в двенадцать ночи, чтобы хоть мельком его увидеть, но обнаружили перед дверью комнаты Пельменника с секирой.
– Не положено здесь ходить! Они-с устали-с и почивают! – сказал Пельменник, преграждая им путь.
– С каких пор ты стал Ваньку во множественном числе называть? – удивился Ягун.
Пельменник заворочал в орбите единственным глазом.
– С каких велели, с таких и стал! – решительно сказал он.
– Не упрямься! Мы всего на пять минут!
– Не положено!
– Да ты его уже своими воплями разбудил! Где тут логика?
Но Пельменник был потому и Пельменник, что выполнял приказы, а не определял степень присутствия в них логики.
– Сказано: не велено, – значит, не велено! – упрямо повторил он.
– А если тебе прикажут секирой меня рубануть – рубанешь? – провокационно спросил Ягун.
Лучше бы он промолчал.
– Можно и без приказа! – сказал Пельменник, поплевывая на ладони.
Прикинув, что провоцировать идиота себе дороже, Таня с Ягуном ушли ни с чем. Правда, десять минут спустя они облетели башню снаружи и заглянули к Валялкину в окно. К их удивлению, вымотанный Ванька действительно спал. Причем спал одетым. Колени у него были на полу, а грудью он лежал на кровати. Даже у Ягуна хватило милосердия его не будить, хотя первоначально он планировал зависнуть за окном и напустить в комнату дыма.
– Что они, интересно, с ним такое делают, что он до кровати не дополз? Пытают его, что ли? – спросил Ягун.
– Думаю, да, – сказала Таня, вспоминая первое занятие ратной магией.
Трижды Таня выбиралась к Бейбарсову. Глеб лежал все в той же будке у железнодорожного переезда. К Бейбарсову Таню тоже не пускали. Только уже не Пельменник, а Аббатикова со Свеколт. Они были вежливы, предупредительны, но одновременно холодны, как пальцы санитара в морге.
– Глебу плохо. Глеба не стоит беспокоить, – говорили они.
Один раз Тане повезло. Ленка с Жанной куда-то отлучились, и она прорвалась за занавеску. Глеб лежал и равнодушно смотрел в потолок. Выглядел он все так же скверно. Глаза ввалились. Пахло ароматными пирамидками. Играла какая-то медитативная музыка, не имевшая четкого источника. На табуретке рядом с кроватью лежала высохшая обезьянья рука, беспрестанно сжимавшая и разжимавшая пальцы, на одном из которых был перстень.
– Эй! Ты как? – громко спросила Таня.
Глеб посмотрел на нее пустыми глазами. Тане показалось, что он одурманен. Она схватила обезьянью руку и, распахнув окно, вышвырнула ее в снег. Рука была раскаленной. Снег вокруг стал шипеть и таять. Затем рука вспыхнула и исчезла. Одновременно сквозняк выветрил из комнаты запах пирамидок.
– Эй! А сейчас ты меня слышишь? – крикнула Таня.
Бейбарсов чуть более осмысленно закрыл и открыл глаза, показывая, что слышит, а затем отвернулся к стене. Вскоре по его глубокому дыханию, Таня поняла, что он спит. Постояв немного, Таня вышла из будки. На пороге ей встретилась Галина Николаевна, вышедшая на крыльцо с флажками, чтобы сопроводить очередной состав.
– Ты тоже, что ли, сектантка, как эти трупоеды? – спросила она неприязненно.
– Не в такой степени, – ответила Таня, затруднившись определить точнее.
– А раз не в такой, то и не связывайся с ними, – сказала Галина Николаевна и решительно захлопнула дверь перед ее носом.
На обратном пути Таня размышляла, что заставляет Свеколт и Аббатикову вводить Глеба в такое состояние? Сильные ли боли или страх, что он останется один на один со своей душой?
«Трупоеды… – обжигая лицо встречным ветром, вспоминала она слова дежурной по переезду. – А что? Жестоко, но, по сути, верно. Сила некромага – в поглощении энергий распадающейся материи. Пока оно происходит – а даже мертвая кость понемногу разрушается, – некромаг силен. Значит, некромаг – падальщик мира магов. И перед кем тут млеть?»
Но все же Бейбарсова ей было безумно жалко.
* * *
За ночь до того, как Ванька должен был сразиться со сфинксом, Тане не спалось. То простыня колола спину, и Таня принималась отряхивать ее от воображаемых крошек, то ей казалось, что жарко. Таня открывала окно, но тотчас ей казалось, что холодно.
Поняв, что заснуть не удастся, Таня попыталась читать. Слова складывались послушно, однако, прочитав страницы две, Таня внезапно поняла, что не помнит даже, какую книгу читает. «Тяжелый случай!» – сказала она себе. Оделась и вышла из комнаты.
Вскоре она оказалась в Зале Двух Стихий, тускло освещенном сиянием дремлющих жар-птиц. Когда птицы спали, мирно держа головы под крылом, они не светились, но стоило им испугаться и начать метаться, как каждая птица превращалась в подобие салюта. Вот и сейчас при появлении Тани птицы проснулись и, квохча, заметались, как перепуганные куры.
Спасая глаза, Таня торопливо зажмурилась. Всякий новичок Тибидохса хоть раз в жизни, а полежит денек в магпункте у Ягге, неосторожно взглянув на всполошившихся жар-птиц. А с другой стороны, чем жар-птицам еще защищаться? Клювы у них слабые, летают средненько.
Посреди зала на одном из столов стояла здоровенная, размером с таз, тарелка, до краев наполненная бутербродами, кусками колбасы и крупно поломанным шоколадом. Над тазом прямо по воздуху, ибо магия не слишком любит опираться на пошлую материю, плавало объявление за подписью Великой Зуби:

«Ув. любители ночной еды! Просим Вас: а) запомнить, что это вредно; б) хотя бы убирать за собой посуду.
З.Ы. Ведро с чаем и ведро с кофе находятся под столом. Просьба не выливать остатки чая в ведро с кофе! Подумайте о других!»

Не успела Таня, страдая от собственной сложности, выудить из таза большой кусок колбасы, как услышала шаги. Кто-то быстро спускался по лестнице. Прятаться Таня не стала, хотя ее смутило, что шаги были множественными, точно спускалась целая толпа. Это было нетипично. Ночные обжоры народ пугливый, склонный к уединенным размышлениям и философии, почему и ходят обычно в одиночестве.
Подбежав к лестнице, Таня лицом к лицу столкнулась с Медузией Горгоновой, Сарданапалом и Великой Зуби. С ними был и Ванька, родной и вихрастый, широко улыбнувшийся ей. Все же Таня ощутила в его улыбке напряжение. Внутренний голос подсказал, что они направляются в Битвенный Зал, куда Тарарах приведет – или уже привел – сфинкса. Так вот почему она не могла спать! Вот почему ноги сами привели ее сюда!
– Слушаю вас внимательно, аспирантка Гроттер, и попытаюсь внять вашим аргументам в случае их краткости! – строго сказала Медузия.
– Они будут совсем краткими. Я могу пойти с вами? – спросила Таня.
– А что, вы знаете, куда мы идем?
– Догадываюсь.
Сарданапал посмотрел на Медузию, Медузия – на Великую Зуби, та вновь на Сарданапала. Сообразив, что смотреть ему больше не на кого, академик откашлялся.
– Ну что ж… Если Мегар получит ключ от Жутких Ворот, от него все равно не спрячешься. А раз так, я не против. Только из защитного круга не выходить! – предупредил он.
Таня отправилась было за Ванькой, но Медузия удержала ее за запястье.
– Вы кое-что забыли… про вмешательство! – сказала она, выразительно глядя на академика.
– Что забыл?.. Ах, да! Никто посторонний вмешиваться в схватку не должен. Ни ты, ни я, ни Зуби – никто! – вспомнил Сарданапал.
– Даже если Мегар будет отрывать Ваньке голову?
– Боюсь, что даже в этом печальном случае мы вынуждены будем остаться внутри защитного круга в надежде на то, что именно оторванная голова Ваньки и будет правильным ответом, – грустно сказал Сарданапал.
– Но почему сегодня, а не завтра? Крайний срок же завтра? – не удержавшись, спросила Таня.
– Мы решили, что все произойдет сегодня. Крайний не означает единственно возможный. Перед схваткой человеку свойственно перегорать. Он обгладывается собственным страхом, когда наполовину, а когда и на три четверти, – сказал академик.

– Угу. Именно поэтому я и люблю идти на экзамены первая, – согласилась Таня.
– Только не ко мне, – уточнила Медузия и решительно зашагала, не обращая внимания на жар-птиц. Почему-то когда Медузия была рядом, птицы не отваживались вспыхивать, даже когда через них перешагивали.
– Я бы не перегорел… – сказал Ванька. – Хотя кто его знает?
– Ты хоть представляешь, что скажешь сфинксу?
– Окончательно нет. Полного ответа у меня нет, а есть только его начало. Но вот как повернуть это начало, я пока представления не имею. Авось пронесет как-нибудь.
Ванька произнес это шепотом, однако Тане показалось, что спина доцента Горгоновой одеревенела от негодования. «Кое-как» и «авось» были самыми ненавистными словами для аккуратной и последовательной Медузии.
Преподаватели уже миновали Зал Двух Стихий и спускались в подвалы. Первой шла Медузия, взглядом зажигавшая погасшие факелы. Вторым – Сарданапал. И, наконец, Великая Зуби с томиком французских стихов и челочкой послушного гнедого пони.
Таня шла рядом с Ванькой, держа его за руку. Рука была теплая, уверенная и сухая.
– Помнишь, я придумал притчу про принцессу и эльфа? – внезапно спросил Ванька, поворачиваясь к ней.
Таня помнила.
– Это где он не сумел пожертвовать крыльями, а она короной?

– Она самая. А вчера я придумал другую, малость чернушную… Одному ненормальному мальчику подарили щенка. Ненормальный мальчик посмотрел на него, почесал в затылке и, не зная, что с ним делать, швырнул щенка об забор. Щенок сломал лапы, забился, заскулил. Ненормальному мальчику стало его жалко. Он подбежал к нему, схватил, обнял, стал лечить, кормить и заботиться. Когда щенок выздоровел, все простил и привязался к хозяину, ненормальный мальчик вдруг, сам не зная зачем, раскрутил его за хвост и выкинул с балкона. Щенок сломал позвоночник. Мальчику снова стало его жалко, он заплакал, раскаялся и снова стал лечить щенка. И опять чудом вылечил. А щенок даже не понял, кто во всем был виноват, и лизал ему руки…
– А когда щенок вновь выздоровел, твой садист положил его под каток? – любознательно предположила Таня.
Ванька кивнул.
– Скорее всего, да… Но это вина не мальчика. Просто по-другому он дружить не умеет.
Таня споткнулась.
– М-м-м… И о чем эта история? О ветеринарной магии?
– Нет. О нашей любви. Мы оба с тобой, как этот мальчик, с той только разницей, что швыряем любовь об забор по очереди, а не лечит ее никто. Вот я и думаю, есть у нашей любви еще шансы выжить?
Таня засмеялась.
– Все зависит от этажности строений и расписания движения катков. А шансы есть, – обнадежила она.
Ванька остановился и что-то сунул Тане в руку. Ладонью она ощутила стеклянную и уверенную твердость пузырька.
– Держи! Это тебе!
– Что это? Я не вижу!

– Цветы
многоглазки.

– Это которые зажигают погасших драконов?
Ванька замешкался с ответом.

– И драконов. Но я был не совсем откровенен. Тут главное другое. Возьми
многоглазку,
и вся наносная шелуха уйдет. Уйдут все случайно сказанные слова. Вся паутина мелкой лжи мрака. Ты поймешь, что плохих людей нет вообще, но есть люди порабощенные, подмятые страстями, почти погасшие или ужасно путаные, которым даже не трех елок, а одной достаточно, чтобы навеки заблудиться.

– Вот-вот! Я сама такая! – сказала Таня. – Обегу елочку пару раз, а потом сяду под ней и буду плакать, пытаясь вспомнить, был ли на карте изображен лес.
Ванька обернулся, проверяя, далеко ли Медузия.

– Примерно. В общем, эта
многоглазка
или навеки сблизит нас, или навеки разлучит, потому что того, кто понюхал цветок
многоглазки,
уже невозможно обмануть. Это некое непреложное, простое, ясное и честное знание. Не исключено, что после того, как ты вдохнешь аромат
многоглазки,
ты крепко пожмешь мне руку, похлопаешь меня по плечу и скажешь, что тебе крайне приятно было общаться с таким разносторонним человеком, – с усилием произнес Ванька.

– И ты готов к такому?
– Да. И к такому тоже. Для меня главное – твое счастье. Мне не нравятся роковые игры в поломанные жизни и разбитые судьбы. В них так много народу играет, что я все жду, пока им надоест винить кого-то, кроме себя.
Таня замялась, вертя в пальцах холодный пузырек. Она не была уверена, что ей во всем хочется ясности. Неясность значительно более выгодная позиция, так как позволяет бесконечно раскачиваться и ровным счетом ничего не делать.
– А ты сам уже… ну это… понюхал? – спросила она.
– Да. Я успел вдохнуть ее запах, когда просидел у цветка всю ночь. И даже очень много успел вдохнуть, – утвердительно ответил Ванька.
– И..?
– И, как видишь, я здесь… – сказал Ванька просто.
Снизу послышались шаги. К ним кто-то поднимался.
– Ну?! Скоро вы там? – донесся издали нетерпеливый голос Медузии.
Хотя доцент Горгонова и была бессмертной, ждать она ненавидела.
Таня поняла, что пора спешить. Не размышляя, она ногтем большого пальца сковырнула крышку и поднесла пузырек к носу. Больше ничего и не потребовалось. Цветок внутри вспыхнул и, обратившись в розовый дымок, скользнул Тане в левую ноздрю и в правый глаз. Таня моргнула. Выпрямилась. Посмотрела на Ваньку и впервые в жизни увидела его таким, каким он был, во всей его целостности.
Разумеется, она знала его и прежде, но знала осколочно, фрагментами, во многом додумывая, не столько знала, сколько угадывала. Ей казалось, что она смотрела на него очень долго, хотя за это время доцент Горгонова успела пройти только пять ступенек.
– И? – спросил Ванька с беспокойством.
– Дай я пожму тебе лапу! Мне крайне приятно было общаться с таким разносторонним человеком! – сказала Таня и, улыбаясь, похлопала его по плечу.
Она любила Ваньку тугой, звенящей, как натянутая струна контрабаса, любовью. Только в этот миг она поняла, что такое истинная любовь. Это большая, светлая, все покрывающая, все прощающая, ничего не требующая взамен и готовая раствориться в другом радость. Радость, которая тем сильнее и могущественнее, чем меньше хочет взять и чем больше готова отдать.
В этой светлой радости окончательно растворилось то нездоровое, болезненное, доставляющее зудящую муку наваждение, которое связывало ее с Бейбарсовым.
Альбом жизни смело открылся на новой странице, вручив Тане палитру, полную ярких красок.
* * *
Спустившись в Битвенный Зал, они обнаружили там Поклепа и Тарараха. Между ними сидел сфинкс Мегар и чесал задней лапой шею, заросшую не то рыжим мехом, не то медным жестким волосом. Все было очень буднично. Тане чудилось, что все они собрались здесь для чего-то совершенно заурядного и каждодневного.
Ванька, впервые увидевший сфинкса, подумал, что от него пахнет давно не мытым львом. Хотя ему, с детства привыкшему к чистке клеток с хищниками, запах не показался отвратительным или резким.
«Вот она – будничная рутинность зла. Будь зло более „злодейским“, оно и отталкивало бы больше. А здесь вроде как ничего и не происходит. Все лишь выполняют условия некогда заключенного договора», – подумала Таня.
Перестав скрести шею, сфинкс скучающим взглядом посмотрел на академика. Несмотря на человеческое лицо, глаза у сфинкса человеческими не были. Скорее львиные или кошачьи – выпуклые, с узким, вертикально повернутым зрачком, который, лишь расширяясь, круглел.
– Ну наконец! Я был уверен, что вы будете тянуть до последнего! Сколько сделок у меня было, и должники вечно тянули… Что люди, что маги. В скорби все крайне предсказуемы. Все проигрывают либо крайне невкусно и быстро, либо, напротив, с пошлым героическим пафосом, – сказал Мегар.
– И что больше нравится лично вам? – вежливо спросила Великая Зуби.
– Вы не поверите, дорогуша, но мне не нравится ничего. Я мирный предприниматель. Мне приятно выигрывать пари и получать за это милые пустячки. Отдайте мне ключ от Жутких Ворот, и я удалюсь, расцеловав вас в обе щеки.
Великая Зуби передернулась, мало вдохновленная такой перспективой. Мегар улыбнулся острыми зубами.
– Значит, нет? – уточнил он.
– Разумеется, нет.
– Прекрасно. И кто будет давать мне ответ? Кого я растерзаю после того, как он окажется неверным? Исключительно традиции для, – с любопытством поинтересовался Мегар.
– Я, – сказал Ванька.
Сфинкс оглянулся на него, посмотрел вначале одним глазом, затем другим и с невероятным презрением обошел вокруг Ваньки.
– Вы специально выбрали самого тощего смертника, академик? – поинтересовался он у Сарданапала.
– Я жилистый, – сказал Ванька.
– Жилистыми, юноша, бывают куры в супе, умершие своей смертью. Ну да начнем, пожалуй!.. Говори, что я тогда задумал!
Ванька вопросительно оглянулся на Сарданапала.
– Погоди, Мегар! Ты кое-что позабыл, – вежливо напомнил академик.
– Да, пожалуйста-пожалуйста! Но прежде пусть все лишние очистят площадку! А то вы меня нервируете! – капризно согласился сфинкс.
Таня заметила, как Медузия с досадой и протестом сдвинула брови, но академик выразительно поглядел на нее. Он был сама предупредительность. В следующую минуту все, включая Медузию, отошли в защитный круг. Снаружи остались только Ванька и сфинкс Мегар.
Сфинкс лениво приблизился к белой черте, брезгливо обнюхал ее и неторопливо прошествовал к темной. Она явно устраивала его больше. Ванька же встал за белую черту. Таня ощущала стылый сквозняк смерти, которым тянуло от сфинкса.
Вскинув к потолку ассирийскую бородку, сфинкс лениво, но отчетливо выговорил:

– Я, сфинкс Мегар, заключивший договор с Древниром, готов выслушать ответ. Подтверждаю клятву, если ответ окажется верным, отказаться от своих притязаний и немедленно удалиться. Если же ответ окажется неверным, объявляю о намерении немедленно забрать из Тибидохса ключ от Жутких Ворот и вступить во владение им.
Разрази громус!

Не слишком раскатистый, но вполне очевидный гром подтвердил, что клятва сфинкса услышана и принята к сведению.
– А теперь я хотел бы и от вас получить клятвочку, что никто не будет вмешиваться в процессе того, как ваш в некотором роде ратник будет думать. НИКАК НЕ БУДЕТ ВМЕШИВАТЬСЯ! – ласково сказал сфинкс. – Чистая формальность, разумеется!

–
Разрази громус
! – сказала Великая Зуби.

–
Разрази громус
! – прогудел честный Тарарах.

Остальные повторили за ними. Последней клятву озвучила Таня, причем сделала это неохотно, ощутив, что на этот раз многократно повторенную клятву нарушить не удастся. Не сработает никакая хитрость. Сгустившаяся от многократного повторения, клятва почти зримо висела в воздухе, изредка принимая вид боевого топора викингов.
Сфинкс поднял глаза. Его скучающий взгляд встретился со взглядом Ваньки. Ванька ощутил, что его затягивает в гнилостное болото чужой воли.
– Ну! Я жду свой ответ! – сказал Мегар властно.
– Я думаю, – ответил Ванька.
– И долго ты собираешься думать?
– Столько, сколько потребуется. У меня же в запасе сутки, не так ли?
Мегару слова Ваньки не понравились.
– Если ты не против, я помогу тебе! Люблю напрямую участвовать в процессе мышления! – сфинкс сделал длинный и гибкий прыжок и, разом преодолев разделявшее их расстояние, ударил Ваньку лапой по голове.
Ваньку швырнуло на пол, но сознания он не потерял, хотя голова мотнулась далеко назад, а скула ободралась о камень.
Плита, на которой лежал Ванька, втянула кровь с жадным чавканьем и стала как будто еще темнее. Понимая, что ему нельзя лежать, Ванька стал с усилием привставать, но едва его голова оторвалась от пола, как смрадная туша с желто-грязным подпалом на брюхе нависла над ним, и новый удар лапой заставил Ваньку спиной проехать по выщербленному полу.
Боль пришла к Ваньке не сразу, а лишь спустя несколько секунд. Зато навалилась внезапно, и Ваньке стало казаться, что в черепе у него ворочается нечто чужое, тупое, чужеродное.
Видя, как ему больно, Таня укусила себя за руку.
– Что он делает? Это нечестно! – крикнула она.
Сфинкс терзал Ваньку, но Тане было гораздо хуже. У Ваньки от ударов страдало тело, ей же казалось, что у нее раздирают душу.
– А кто сказал, что я обязан поступать честно? В договоре с Древниром разве оговорены условия, при которых я буду получать ответ? Сидеть тихо, никого не обижать? Что-то я такого не припомню! – искренне удивился Мегар.
И вновь очередной удар лапой обрушился на распростертого Ваньку. Четыре кровавых борозды рассекли его грудь по диагонали от ключицы.
– Заметьте: когти я выпускаю аккуратно. Мне хочется все же услышать ответ, а труп мне его, увы, не даст, – поделился Мегар.
Таня рванулась было на помощь, готовая атаковать сфинкса любым из ратных заклинаний, но Тарарах по знаку академика схватил ее до того, как она перешагнула круг.

– Успокойся, Таня!
Разрази громус
! Мы дали клятву. Ты что, забыла? – крикнул питекантроп.

– Вот именно, – ябедливо подтвердил сфинкс. – Дала, а не помнит! Нехорошо, девушка! Сегодня клятвы нарушаете, а завтра что? Зонтики от вас прятать?
Воспользовавшись тем, что сфинкс отвлекся, Ванька привстал на локте и, вытянув руку с перстнем, крикнул:

– Гностис фатум
!

Таня оценила уровень подготовки, который академик успел дать Ваньке. Невидимая искра-хлыст помчалась к сфинксу, готовая рассечь его и превратить в ничто, но погасла, едва коснувшись желтого бока.
– Надеюсь, это был не мой ответ? – поинтересовался Мегар.
– Это был вообще не ответ, а просьба оставить меня в покое!
– В покое – это запросто! Кстати, хочу поставить тебя в известность, что следующий ответ будет засчитан как окончательный! Так что думай лучше! Старайся! – с ухмылкой сказал Мегар и, передними лапами вспрыгнув Ваньке на грудь, сломал ему два ребра.
Ванька застонал.
– Ой, прости! Я такой неуклюжий! – запричитал сфинкс. – Дышать тяжело? Это потому, что ребра поломаны только с одной стороны. Если мы поломаем их и с другой, то…
– А-а-а!
Ванька услышал хруст и крик. Причем то, что кричал он сам, Ванька осознал лишь несколько секунд спустя. Сфинкс отошел и завалился на бок, не теряя, однако, Ваньку из виду.
«Он играет со мной как кот с полупридушенной птицей… Ему нравится мучить», – понял Ванька.
– Великая вещь – симметрия! – рассуждал сфинкс. – Это тебе на будущее, дорогой: больше не надо искорок! У меня от них мигрень! Сразу предупреждаю: еще одна попытка навредить, и я сломаю тебе позвоночник. А теперь живенько давай мне мой ответ или мне станет скучно и я начну ломать тебе все кости подряд, которые не участвуют в процессе мышления.
Таня продолжала рваться из круга. Она ненавидела этого грязно-желтого «ассирийца» так сильно, что ей казалось, что собственный перстень прожжет ей палец. Два или три раза, в процессе замещающей злобы она лягнула державшего ее Тарараха.

–
Pollice ver…!
– крикнула Таня, не договаривая, чтобы заклинание не сработало у нее самой.

– О нет! – застонал Мегар. – Она знает! Что же мне, бедному сделать, чтобы меня не убили этим ужасным
Pollice verco?

Сфинкс издевался, но Ванька давно перестал вслушиваться в его слова. Наверное, причина была в том, что он внезапно увидел глаза сфинкса. В зрачках у Мегара жил страх. Сфинкс опасался его, Ваньку, точнее не его самого, а чего-то иного, что он, Ванька, в силах был сделать. Значит, он, Ванька, знал ответ… ответ был где-то рядом, на поверхности.
Ванька ощутил себя человеком, который ищет в комнате загаданный кем-то предмет, а в глубине души опасается, что, когда он скажет «стол», на который его противник так упорно не смотрит, обнаружится, что коварный неприятель загадал собственные тапки, которые тоже формально находятся в комнате.
Когда сфинкс вновь лениво ударил его лапой с выпущенными почти до половины когтями, то вместе с болью до слуха Ваньки долетели слова Тани.

«Правильный ответ как-то связан с кольцом. И магия тоже идет от кольца. Может, и правда:
Pollice verco?»
– подумал Ванька.

Он стал было поднимать перстень, но его остановило откровенное глумление в зрачках сфинкса, которые сделались вдруг вкрадчиво-торжествующими.
Нет, заклинания сфинкс не боялся, хотя оно и считалось предельным по своей уничтожающей силе. Языческий полубожок Мегар не просто служил мраку или состоял с ним в союзе. Он и сам был его сгустком, принявшим вид «сфинкса-ассирийца».

Ванька остро понял, что магия здесь бессильна. Недаром
многоглазка
одарила его зоркостью. Он ощутил себя княжеским дружинником, который, выйдя на решающий бой, внезапно узнал, что и меч его, и доспехи, и конь, да и само тело – все принадлежит врагу и будет сражаться против него. Что же осталось у него самого? Кто теперь его союзник, если все очевидные союзники стали вдруг врагами?

Искры и заклинания бесполезны. Нельзя сжечь огонь огнем, как нельзя и воду затопить водой. Так и злом не поразишь зла. Против зла существует лишь один путь – но какой, какой… Ванька дорого бы дал, чтобы это понять…

И Гностис фатум,
и
Pollice verco
, и любые лукавые артефакты – все одинаково бессильно против сфинкса, который саму ненависть к себе делает своим союзником. Зло гибкая и хитрая сила. Сила, которую ничем не удивишь и никогда не обыграешь на поле хитрости. Оно предусмотрело все варианты, все исходы. Любой обходной путь – его путь. Любой компромисс – его компромисс. Любое великодушие или отсрочка – уловка, чтобы расслабить тебя и ударить ножом, когда ты не будешь готов.

Зло не удивишь открытым сопротивлением, но не умилостивишь и поднятыми руками. Оно не знает милости к сдавшимся, наступает на поверженных и добивает пленных. Нельзя принимать от зла милостей! Нельзя заключать с ним ни мир, ни перемирие!
Мегар потянулся и стал неторопливо приближаться, явно провоцируя Ваньку на использование магии. Мышцы на его передних лапах были устрашающе рельефны. Пористое, с прожилками, человеческое лицо вязалось с ними плохо.
– Или я услышу свой ответ немедленно, или все-таки сломаю тебе позвоночник!.. – сказал сфинкс без особой угрозы, но явно не в шутку.
Ванька попытался изгнать отвратительный страх. Каждый вдох и выдох давался ему с усилием.
– Давай! – сказал он.
Мегар озадаченно остановился.
– Не расслышал! Ты мне разрешаешь, что ли? – спросил он недоверчиво.
– Разрешаю!
– Не притворяйся, что тебе безразлично! Я чувствую, как пахнет твой ужас! Этот запах ни с чем невозможно спутать.
– Боюсь – ну и что? Чем больше ты вредишь моему телу, тем слабее становишься сам, – произнес Ванька по наитию.
По тому, как дернулась и застыла приподнятая для очередного шага лапа сфинкса, Ванька понял, что попал в цель. Но почему? Что такого он сказал?
– Пожалуй, я не буду ломать тебе позвоночник. Я начну… гм… с ноги. Тот, кто силен в теории, проколется на практике, – сказал Мегар.
Мгновенный прыжок, удар, и Ванька закричал, услышав, как под тяжестью беспощадной лапы сломалась его левая голень. И вновь боль пришла с запозданием, точно собрав все силы, чтобы всверлиться Ваньке в мозг.
Дышать… просто дышать… вдох… выдох… снова вдох… Ванька не мог ни о чем думать. Только дышать, чтобы отодвинуть боль или хотя бы сделать ее терпимой. До чего же непрочно свинчено наше тело, если физическое страдание так влияет на мышление!
На время оставив в покое хрипящего Ваньку, сфинкс неторопливо обошел защитный круг, точно издеваясь над теми, кто, связанный клятвой, находился внутри. Таня увидела его бабий подбородок и рыбий рот совсем рядом, и этот рот, этот подбородок мгновенно перечеркнули весь страх. Да, сфинкс мог убить Ваньку, а возможно, и не только Ваньку, но победить он точно не мог.
– Я знаю, что вы все обо мне думаете! Я кажусь вам мерзким, страшным, гнусным садистом! Моральным уродом! – самодовольно просипел Мегар.
– Ты кажешься нам больной и бесноватой кошкой. Мы думаем, что с каждой минутой ты все больше проигрываешь, – спокойно произнесла Медузия.
– А я ведь не клялся, что не нападу на вас! – крикнул Мегар. – Вы связаны клятвой, а я нет!
В гневе обернувшись, сфинкс попытался ударить Медузию лапой, но незримая стена не только остановила удар, но и обожгла лапу. Зашипев от боли, сфинкс отпрыгнул.
– Спрятались тут! Ну ничего!.. Что ты несешь, Горгона? Кто проигрывает? Да только взгляни на эту дохлую лягушку! Как она ползает, как смешно дышит! Я могу, не убивая, терзать его целые сутки, пока он не ответит.
– Он ответит даже раньше. Ты сам подсказал ему, – сказала Медузия.
Мегар застыл и повернулся к Ваньке. К его удивлению, тот не лежал уже, а полусидел, опираясь на локоть и левой рукой торопливо скручивал перстень с правой.
– Надо же – живучий! – изумился сфинкс. – Я был уверен, что раньше чем через час ты скулить не перестанешь. И можно спросить: чем ты занят?
Ванька молчал, упорно воюя с кольцом. Лап и когтей сфинкса он уже не боялся. Они стали вдруг чем-то неважным, вроде картонной декорации. Только что он с мгновенной вспышкой, которая всегда сопровождает истину, понял, что главное в сражении со злом не пустая ярость, которой зло с тайной радостью добивается, ибо в ярости человек быстро прогорает. Ключ к победе – упорство и готовность к жертве.
А раз так, то чем пожертвовать, Ванька уже знал. Не тем ли, что бесполезно в борьбе, но что дает ежеминутное ощущение ложного всесилия? Что как будто поднимает его над другими, но на деле метр за метром опускает в бездну?
Он дернул на пальце магическое кольцо и стал поспешно его скручивать. Палец отозвался болью. Раскалившееся кольцо скручивалось с усилием, жадно и беззубо вгрызалось в сустав.
Ваньке чудилось, что вместе с перстнем он срывает и кожу. Кольцо, в обычных случаях послушное, цеплялось за палец с яростью. Должно быть, ощущало, что больше оно там не окажется. Лишь когда внутренняя решимость стала совсем огромной, кольцо соскользнуло.
Забыв о сломанных ребрах, Ванька неосторожно размахнулся и от боли опрокинулся на спину, как рыба заглатывая ртом воздух.
– Получи свое! Отрекаюсь от магии навеки! – крикнул Ванька, с каждым словом ощущая внутри взрыв боли.
Еще до того, как кольцо оторвалось от руки, Ванька увидел, что Мегар странно сжался и сдулся и стал меньше не размерами – нет, а внутренне как-то меньше и незначительнее. Точно с грозного тирана, которого боятся миллионы, сорвали вдруг одежду, и стал виден его жирненький пингвиний животик, такой нестрашно дряблый и мягкий.
Бросок получился слабым и совсем не величественным. Кольцо подлетело метра на полтора, зависло, в падении скользнуло по грязно-желтому боку сфинкса и, упав на плиты, было затянуто жаждущим камнем. Ванька недоверчиво попытался нашарить его взглядом, думая еще, что оно куда-то откатилось, но нет. Кольцо исчезло совсем, а вместе с кольцом из Ваньки ушла и магическая сила, точно он вырвал из себя сорняк с длинным извилистым корнем.

Внутренне Ванька безошибочно ощутил, что может теперь выкрикивать
Искрис фронтис
целыми сутками и ровным счетом ничего не произойдет. И пылесос больше не взлетит, не откликнется ни на одно, даже самое тихоходное заклинание. Добровольная жертва принесена, и отыграть назад ничего нельзя. Да и нужно ли? Разве так не хорошо?

Боль из изувеченного тела куда-то ушла, а на ее место пришла необычная легкость. Ваньке захотелось засмеяться. Именно это он и сделал. Избитый, расцарапанный, но радостный и смеющийся человек.

В пустоте послышался не стеклянный, но глухой металлический звон, подобный тому, как если бы кто-то ударил ложкой по перевернутому ведру. Ванька понял, что это развеялся
Разрази громус
.

Сфинкс метнулся к Ваньке.
– Думаешь, победил? Да, я загадал именно это, но что ты-то выиграл? Ты сам лишил себя всего! – зашипел он.
– Ну и что?
– Как ну и что? Да ты теперь обычный смертный! Ты никто! Я тебя прикончу! – и вне себя от гнева Мегар прыгнул на лежащего Ваньку.
Но – странное дело! Теперь, когда Ванька не был защищен магией и стал как будто легкой добычей, сфинкс даже не сумел к нему прикоснуться. Он мог только метаться вокруг, отдергивая лицо, будто Ваньку оберегал незримый для него самого, но вполне очевидный для разжалованного полубожка огонь.
– У обычных людей тоже есть своя защита, и, откровенно говоря, она гораздо лучше нашей. Мы, самонадеянные пигмеи, заботимся о себе сами, о них же заботится та сила, что много мудрее и сильнее нас, – сказал Сарданапал.
Вышагнувший из круга Тарарах отодрал сфинкса от Ваньки, несколько раз с чувством пнул, и за ассирийскую бороду выволок скулящего Мегара из Битвенного Зала.
– Пойдем отсюда! Разговор есть! – мрачно пообещал Тарарах.
К удивлению Тани, Мегар повиновался, хотя и огрызался, когда питекантроп тащил его вон. Лишь щурился слезящимися глазками, точно напачкавший кот. Он не только сдулся, но, чудилось Тане, и потерял всю свою силу. Казалось, пирамида зла, которую он старательно воздвиг, обрушилась и погребла его.
– И что с ним теперь будет? – спросила Таня.
– Думаю, Мегар раз и навсегда усвоит, что такое разгневанный питекантроп, – спокойно предположил академик Сарданапал. – Я Тарараха хорошо знаю. Он вскипает медленно, но, когда вскипел, сдерживать его бесполезно. Да и не хочется, если откровенно.
Донесшийся из коридора грохот и унылый мяв сфинкса доказали, что сдерживать Тарараха действительно бесполезно.
– А сфинкс не применит против Тарараха магию? Все-таки языческий божок… – опасливо спросила Таня.
– Едва ли. Магия блокирована неизвестным доброжелателем на ближайшие… – академик посмотрел на часы, – пятьдесят восемь… уже пятьдесят семь минут… Как, однако, быстро летит время!
– А кто ее блокировал?
Академик Сарданапал скромно поклонился.
– Ваш покорный слуга! – сказал он.
Таня бросилась к Ваньке. Вокруг него уже суетились домовые, неизвестно когда успевшие прибыть в Битвенный Зал. Тревожно вереща, они в большой спешке грузили его на носилки, а погрузив, тянули их в разные стороны. Ванька стоически терпел до тех пор, пока Медузия, сдвинув брови, не навела некое подобие порядка.
Выбегая вслед за Ванькиными носилками, Таня услышала, как Великая Зуби о чем-то спросила академика. Вопроса она не расслышала, зато хорошо расслышала ответ:
– А по-моему, ничего удивительного нет. Зло способно на многое. Глупо недооценивать его силы. Но существуют вещи, неподвластные его разумению. Например, возможность жертвы, осмысленной, неистеричной, спокойной. Такая жертва всегда находится за гранью понимания зла.
– Но как Ванька угадал? – спросила Зуби.
Академик пожал плечами.
– Про кольцо он знал. А остальное сердце, думаю, подсказало, когда сфинкс начал его терзать. Мегар запутался в собственных сетях. Сфинкс мучил Ваньку, чтобы Ванька применял магию. Тот же совершил строго обратное, а именно совсем от нее отказался.
– Но почему Мегар загадал именно это?
– Нельзя двигаться в кромешной тьме, не имея фонаря. Единственный же возможный фонарь, свет, злу никогда служить не будет. Как скряга не понимает, что можно не желать золота, а пьяница не решится оставить в холодильнике начатую бутылку, так и зло не представляет, что такое добро. Оно нашаривает его вслепую, но все равно не понимает. Вот и Мегар, заключая сделку с Древниром, попытался загадать нечто совершенно невероятное. Нечто такое, чего, по его мнению, вообще никогда произойти не могло. Не какой-либо предмет или понятие, а поступок… Представляю, что испытал Мегар, когда увидел летящий перстень и услышал слова отречения. Хотя в полной мере, уверен, мы этого никогда не узнаем.
Академик прислушался.
– Особенно если Тарарах будет так усердствовать, – добавил он.