Утром одиннадцатого января, в первый день третьей четверти, когда Таня поспешно собирала сумку, в открытую форточку влетел окоченевший от мороза купидончик.
   На колени к Тане упало письмо. Она осторожно распечатала конверт. Внутри был плотный шершавый лист, исписанный острыми, как горные пики, буквами. Буквы то вспыхивали, то гасли, то начинали суетливо перебегать с места на место. Ничего невозможно было разобрать.
   Таня подумала, что эти энергичные зигзаги очень мало походят на круглый, со множеством кокетливых завитушек почерк Сарданапала.
   «Ничего не понимаю. От кого это?» – растерялась она.
   В тот же миг буквы перестали прыгать, и посреди листа отчетливо проступило:

   «Внимание! Письмо зашифровано магическим шифром. Если ты Таня Гроттер, приложи к нему свое кольцо! Если нет, лучше не прикасайся к нему! Будут неприятности!»

   «Таня Гроттер – это, кажется, я. Значит, можно рискнуть», – с некоторым сомнением подумала девочка и осторожно приложила к письму перстень дедушки Феофила.
   Буквы вновь задвигались, перетасовались и сложились в предложения:

   «Здравствуй, Таня!
   Академик Сарданапал очень занят, поэтому тебе пишу я.
   Ремонт еще не совсем закончен. Отстроено только три из пяти башен, но мы решили, что ученики уже могут вернуться в Тибидохс. Последние дни в мире у лопухоидов слишком часто используется магия, и это возмутительно. Виновных ждут взыскания, поэтому они уже сейчас могут сделать соответствующие выводы…
   Просьба захватить с собой Гробыню. У нее что-то с пылесосом, и она не может добраться сама.
   Адрес Гробыни: город Звенигород, Сиреневая улица, дом 5. Это личная просьба профессора Клоппа. Вылететь тебе лучше, не откладывая. Я сняла заклятие с твоего нового смычка.
   Все ученики должны быть в Тибидохсе не позднее сегодняшнего вечера. Завтра начинаются занятия, и никаких поблажек пропустившим не будет.
   В полете соблюдайте осторожность.
Доцент кафедры нежитеведения,
преподаватель школы Тибидохс,
МЕДУЗИЯ ГОРГОНОВА».

   Когда Таня дочитала письмо, подпись Медузии вдруг вытянулась и приобрела очертания ее строгого греческого профиля.
   Таня сорвалась с места. Сидеть больше она просто не могла. Ей казалось, что в груди у нее, раскачивая массивным языком, призывно загудел огромный вечевой колокол. В Тибидохс! В Тибидохс! Наконец-то! Даже то, что ей придется везти с собой противную Гробыню, не могло испортить настроения.
   Она выскочила в коридор. Пипа, уже совсем готовая, давила перед зеркалом прыщи. Дядя Герман, музыкально булькая, полоскал в ванной горло. Тетя Нинель, собиравшаяся провожать их в школу, шумно допивала на кухне чай. Схватив куртку и ботинки, Таня метнулась назад в комнату. Здесь она в одну минуту оделась и выдвинула из-под дивана футляр с контрабасом и чемодан с призраками.
   Ничего не забыла? Ах да!
   Она торопливо кинулась в спальню и сдернула с окна шторы. Сворачивать их времени уже не было, и девочка попросту набросила их сверху контрабаса.
   Вспрыгнув на подоконник, Таня потянула шпингалет, щелкнувший как затвор винтовки, и рванула на себя тяжеленную раму. В комнату, опрокидывая цветочные горшки и раскачивая висящие на стенах гавайские циновочки тети Нинели, ворвался свежий морозный ветер.
   Таня уже сидела на контрабасе, когда дверь распахнулась. Пипа просунула из коридора голову и завизжала.
   – Папуля, мамуля, она у окна! Улетает на Черных Шторах! – истошно закричала Пипа, не замечая под шторами контрабаса.
   В комнату вбежали дядя Герман и тетя Нинель.
   – А ну стой, гадкая девчонка! Герман, она хочет выброситься из окна, чтобы у тебя были неприятности на службе! – закричала тетя Нинель.
   Опрокидывая стулья, самый добрый депутат метнулся к Тане. Таня взмахнула рукой. Смычок послушно прыгнул ей в ладонь.
   – Торопыгус угорелус!
   Перстень выбросил зеленую искру, а уже в следующий миг контрабас рванулся вперед. Дядя Герман успел ухватиться рукой за раздувавшиеся Черные Шторы и стал тянуть Таню к себе.
   – Скорее, Нинель, помоги мне! – кричал он.
   Тетя Нинель бросилась на подмогу, но тут свободный конец штор приподнялся и щелкнул самого доброго депутата по носу.
   Дядя Герман пугливо ойкнул и отскочил, держась за нос. Контрабас вырвался на улицу. Дурневы пораженно застыли у окна, провожая взглядами крошечную точку.
   – Вот она – черная неблагодарность! Я так и знала, что от этой девчонки не стоит ждать ничего хорошего! – с чувством произнесла тетя Нинель.
   – Я же говорила, что из-за нее мне клей сам на голову вылился, а вы не верили! – пискнула Пипа.
   Дядя Герман тоже хотел произнести нечто фундаментальное, но все величественные мысли, подходящие к случаю, у него как-то порастерялись. Дурнев вздохнул, захлопнул раму и совершенно буднично произнес:
   – Ну и ладно… Нам же лучше! Нинеличка, поищи, пожалуйста, мой красивый синий шарфик. Я хочу быть нарядным. Мне сегодня выступать в Большом театре перед балеринами.
//-- * * * --//
   Пригнувшись к контрабасу, Таня мчалась над городом. Черные Шторы, по милости которых она едва не была схвачена дядей Германом, теперь оказались даже полезны: они придерживали чемодан с привидениями и футляр от контрабаса. Иногда Таня доставала из кармана письмо Медузии, превратившееся в подробную карту. На этой карте Москва была размером с большое яблоко, а контрабас обозначался крошечной стрелкой.
   Эта стрелка уверенно двигалась по карте в ее нижний левый угол, где пурпурно мерцали скрещенные кости. Несложно было догадаться, что этим знаком Медузия обозначила Гробыню. Похоже, у суровой преподавательницы нежитеведения тоже было чувство юмора.
   Дом номер пять на Сиреневой улице был низенький, приземистый, но очень длинный. На крыше у него торчало множество телевизионных антенн. Теперь между антеннами разгуливала Гробыня в оранжевой куртке и трескала «примагниченный» из ближайшего магазина шоколад. Под ногами у нее уже шуршало множество оберток.
   Гробынин пылесос с вертикальным взлетом и рюкзак с вещами лежали здесь же, на крыше.
   – Привет, несчастная сиротка! – крикнула она. – Чего так долго? Пешком по тучкам шла? Я окоченела.
   – А ты бы попрыгала на месте. Очень полезно, – посоветовала Таня, подумав про себя, что Гробыня просто свинья неблагодарная.
   – Уже прыгала, теперь вот шоколад трескаю… – сообщила Гробыня. – Ну так как, берешь меня?
   Таня вздохнула.
   – Запрыгивай, что с тобой делать? Не бросать же у лопухоидов, – сказала она.
   Склепова попыталась забраться на контрабас сзади, но оказалось, что она взяла с собой столько вещей, что вместе с рюкзаком никак не помещалась. К тому же Черные Шторы, не слишком любившие Гробыню, все время язвительно хрюкали и норовили сбросить ее. Даже заклинание «Дрыгус-брыгус» на них не действовало, потому что было слишком холодно, а искра, которую выбрасывало кольцо, получалась недостаточно горячей.
   – Плохо дело, – признала наконец Гробыня. – Придется тебе тащить меня на буксире. Я сяду на свой пылесос, а конец трубы привяжем к твоему контрабасу.
   – А так можно? – усомнилась Таня.
   – Запросто, – заверила ее Гробыня. – У меня же пылесос не поломан. У него только направляющий талисман все время развязывается. Взлетать он может, а вот в воздухе начинает рыскать.
   Если бы вскоре после этого случайный пешеход поднял голову и посмотрел на небо, он надолго лишился бы дара речи. Над Звенигородом неторопливо летел контрабас, которым управляла небольшая темноволосая девочка лет десяти, придерживающая локтем здоровенный чемодан. За контрабасом на длинном шланге тащился пылесос, на котором восседала высокая девица в оранжевой куртке с растрепанными фиолетовыми волосами.
   Примерно раз в пять минут испорченный пылесос принимался упрямиться и взбрыкивать, точно норовистый скакун. Тогда девица с фиолетовыми волосами вцеплялась в него обеими руками и начинала вопить: «Стой, Гроттерша! Стой! У меня талисман опять развязался!» или «Ты куда летишь? Ты туда лети!».
   – У меня карта в другую сторону показывает! – возражала Таня.
   – Плевать на карту! А я тебе говорю, что в эту! – заявляла Гробыня.
   Нечего и объяснять, что полет до Тибидохса не доставил Тане никакого удовольствия. Вместо обычных нескольких часов они тащились почти полдня. Причем все это время Гробыня безостановочно ворчала и ругалась. Началось это, когда в полете она попыталась перекрасить ногти из ядовито-зеленого в фиолетовый и ветром у нее выбило кисточку.
   Когда в гудящем воздушном потоке они пронеслись над континентом, внизу разом исчезли все ориентиры. Таня смотрела на карту, уже не отрываясь. Тонкий пунктир и красная стрелка уверенно вели их над океаном. Заклинание перехода могло сработать в одной-единственной точке земного шара, где в океане, невидимый для простых смертных, был знаменитый остров магов Буян. Наконец наступил момент, когда кольцо на пальце у девочки потеплело, и на карте вспыхнул вдруг большой остров, похожий на жирафью голову.
   – Готовься! Пора! – крикнула Таня, оборачиваясь.
   Наступал самый ответственный момент – момент произнесения заклинания перехода. Нужно было решительно, не боясь разбиться, направить летающий инструмент вниз и, выпустив искру, крикнуть «Грааль Гардарика». Стоило на миг усомниться или замешкаться, и их ждала бы смерть. Тело оказалось бы в одном мире, а сознание – в другом. Недаром заклинание перехода считалось едва ли не самым опасным заклинанием Высшей Магии.
   – Эй-эй, Гроттерша! Погоди! – засуетилась Гробыня. – Я еще не настроилась. Дай хоть до трех досчитать!
   – Ну, считай! – согласилась Таня.
   Гробыня набрала полную грудь воздуха:
   – Раз… два… э-э… четыре… пять…
   – А где «три»?
   – Неужели пропустила? – удивилась Гробыня. – Тогда поехали заново… Два на веревочке… два на ниточке… два на сопельке… Давай скорее, пока я не передумала! Не тяни! Ой, мама!!! ТРИ!
   Таня прижалась грудью к контрабасу и направила смычок вниз. Ветер ударил им в лицо, рваная пелена туч надвинулась и сразу скомкалась, как мокрая вата, скатанная в сотни шариков. Бурлящий океан становился все отчетливее, все различимее. Уже можно было разглядеть отдельные волны, уже ветер швырял в лицо влажные брызги. Невозможно было поверить, что там внизу остров. Казалось, еще немного, и они на огромной скорости врежутся в бурлящую воду.
   – Грааль Гардарика! – крикнула Таня, не различая своего голоса в рокоте океана.
   Кольцо дедушки Феофила выстрелило зеленой искрой. Мир завертелся… замерцал… раскололся надвое… Океан и небо слились в единое целое и вновь разошлись… Тане почудилось, что нечто могучее подхватило ее и протиснуло сквозь бесконечно узкую воронку песочных часов.
   Внезапно их стремительное падение замедлилось. Из океанской пены выступил большой остров. Седые сердитые волны, бурля и постепенно смягчаясь, накатывали на длинную песчаную косу, узким клином уходящую в океан. Сразу за песчаной косой начинались потрескавшиеся скалы, кое-где поросшие красными соснами с бугристыми, похожими на щупальца спрутов корнями.
   Контрабас больше не падал, а снижался широкими кругами. Таня перевела взгляд выше, и у нее радостно защемило сердце. Она увидела колоссальную черепаху с наростами на панцире. Такую огромную и такую родную. Ее невозможно было ни с кем и ни с чем спутать, потому что именно такой черепахой казался с высоты Тибидохс! Там, где у черепахи были складки на панцире, у Тибидохса тянулись короткие и длинные галереи, связывающие множество его частей.
   На вершине скалы возвышалась гигантская башня. Это и была знаменитая Большая Башня – главная из пяти башен Тибидохса. Вернее, это раньше башен было пять. Теперь же их оставалось всего три – Большая и две угловые. Другие две только начинали отстраиваться заново. На деревянных лесах, сомкнувшихся вокруг их основания, копошилась нежить. Как следует приглядевшись, можно было рассмотреть даже рыжеватую шерсть на спинах у леших и небольшие оранжевые каски на головах у домовых. В эти каски их наверняка заставил облечься Поклеп Поклепыч, обожавший во всем порядок.
   Контрабас сделал еще полкруга, и Тибидохс стал виден со стороны главных ворот – единственного прохода через его защищенные множеством заклинаний неприступные стены.
   Над главными воротами крепости, как и прежде, сияла надпись. Буквы надписи переливались, сотканные точно из живого огня.

   «ТИБИДОХС – ШКОЛА МАГИИ ДЛЯ ТРУДНОВОСПИТУЕМЫХ ЮНЫХ ВОЛШЕБНИКОВ. БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ».

   Только теперь к этой надписи добавилась еще одна, более мелкая, но зато четкая:

   «НА ГЛАВНУЮ ЛЕСТНИЦУ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!»

   У ворот прохаживался одетый в овечьи шкуры мрачный циклоп с секирой. Под его единственным глазом багровел здоровенный фонарь. Должно быть, братья-богатыри Усыня, Дубыня и Горыня опять поленились выучить пароль.
   Тане захотелось поскорее оказаться внутри, увидеть Ваньку Валялкина, Баб-Ягуна. Захотелось посмотреть, как изменился Тибидохс за те томительные недели, что она прожила у дяди Германа и тети Нинели. Она направила смычок вниз и стала быстро снижаться.
   – Эй, эй, поосторожнее! Не дрова везешь! Мне мои косточки еще не надоели. Они мне дороги как память! – послышался знакомый вопль.
   Обернувшись, Таня увидела Гробыню. Девочка из черных магов висела на шланге, болтая в воздухе ногами. Ее барахлящий пылесос куда-то исчез. Гробыня сообщила, что талисман развязался в самый неподходящий момент и при произнесении «Грааль Гардарика» пылесос попросту срезало.
   Поигрывая секирой, циклоп загородил девчонкам дорогу.
   – Пароль! – рявкнул он.
   – Парусник! – сказала Таня.
   – Это старый пароль, – заупрямился циклоп. – Нужен новый!
   – Запросто! Подбитый глаз! – насмешливо встряла Гробыня.
   Поручик Ржевский в чемодане радостно заржал, а циклоп побагровел от злости. Его единственный глаз, окруженный фиолетовым сиянием фонаря, стремительно стал вращаться в орбите и покрылся десятками синеватых прожилок.
   – Что? Что ты сказала? А вот этим вот по кумполу не хочешь? – проревел циклоп, занося над головой секиру.
   Гробыня завизжала.
   – Девочек нельзя бить, – быстро сказала Таня.
   Циклоп задумался.
   – Даже секирой? – уточнил он.
– Секирой тем более. От Медузии влетит.
   Циклоп еще с минуту подумал и грустно опустил секиру.
   – А без пароля все равно не пропущу! – сказал он злорадно.
   – Тогда позови Сарданапала. Или кого-нибудь из преподавателей, – предложила Таня.
   – Не-а, – замотал головой циклоп. – Не буду звать.
   – Почему не будешь?
   – А потому, что неправильные пароли говорите. Издевательские, – заявил циклоп и обиженно повернулся спиной.
   Неожиданно Таня засмеялась и толкнула Гробыню локтем.
   – Чего ты? – поморщилась Гробыня.
   – Посмотри вон туда! – прошептала Таня.
   Склепова посмотрела и тоже стала хохотать. На спине у циклопа мелом было крупно выведено: «Русалочий хвост». Тане показалось, что она узнала почерк Ваньки Валялкина.
   – Эй, я вспомнила! Пароль – «русалочий хвост»! – громко сказала она.
   Циклоп так удивился, что даже сел на землю.
   – Вот и ты тоже… Все почему-то не знают, а потом догадываются, – убито пожаловался он. – Да, точно, «русалочий хвост». Знаете, кто его придумал?
   – Поклеп Поклепыч? – легко угадала Таня.
   – Угу, он самый. У него теперь все пароли русалочьи. Позавчера была «серебряная чешуя», три дня назад «люмпомпусечка»… У меня от этой «люмпомпусечки» просто язык узлом завязался! Ладно, шут с вами, топайте.
   Циклоп неуклюже поднялся и открыл тяжелые ворота. Только теперь, шагнув на первую из множества каменных ступеней, ведущих к Большой Башне, Таня окончательно уверилась, что очутилась в Тибидохсе, в своем Тибидохсе…
   Она поднялась на дюжину ступеней, увидела свисающий сверху канат, тяжелое колесо подвесного моста, знакомый скол на дубовых дверях кладовки, и глаза у нее защипало. У Тани появилось ощущение, что она наконец оказалась дома, в том единственном доме, который мог у нее быть.
   – Ох, мамочка моя бабуся! – восторженно завопил кто-то хорошо знакомый.
   Навстречу ей уже бежали Баб-Ягун и Ванька Валялкин.